Неточные совпадения
Следственная комиссия, составленная генерал-губернатором, не понравилась
государю; он назначил новую под председательством князя Сергея Михайловича Голицына. В этой комиссии членами были:
московский комендант Стааль, другой князь Голицын, жандармский полковник Шубинский и прежний аудитор Оранский.
Утром, после переклички, фельдфебель Рукин читает приказ: «По велению
государя императора встречающие его части
Московского гарнизона должны быть выведены без оружия. По распоряжению коменданта г. Москвы войска выстроятся шпалерами в две шеренги от Курского вокзала до Кремля. Александровское военное училище займет свое место в Кремле от Золотой решетки до Красного крыльца. По распоряжению начальника училища батальон выйдет из помещения в 11 час.».
Егор Егорыч, прочитав это известие, проникся таким чувством благодарности, что, не откладывая ни минуты и захватив с собою Сверстова, поехал с ним в Казанский собор отслужить благодарственный молебен за
государя, за
московского генерал-губернатора, за Сергея Степаныча, и сам при этом рыдал на всю церковь, до того нервы старика были уже разбиты.
—
Государь, — продолжал Малюта, — намедни послал я круг Москвы объезд, для того,
государь, так ли
московские люди соблюдают твой царский указ? Как вдруг неведомый боярин с холопями напал на объезжих людей. Многих убили до смерти, и больно изувечили моего стремянного. Он сам здесь, стоит за дверьми, жестоко избитый! Прикажешь призвать?
— Да благословит же святая троица и
московские чудотворцы нашего великого
государя! — произнес он дрожащим голосом, — да продлит прещедрый и премилостивый бог без счету царские дни его! не тебя ожидал я, князь, но ты послан ко мне от
государя, войди в дом мой. Войдите, господа опричники! Прошу вашей милости! А я пойду отслужу благодарственный молебен, а потом сяду с вами пировать до поздней ночи.
Бояре и сановники нижегородские! последуйте примеру граждан
московских, целуйте крест королевичу Владиславу, не восставайте друг против друга, покоритесь избранному царствующим градом законному
государю нашему — и, именем Владислава, Гонсевский обещает вам милость царскую, всякую льготу, убавку податей и торговлю свободную.
Вот, вот она! вот русская граница!
Святая Русь, Отечество! Я твой!
Чужбины прах с презреньем отряхаю
С моих одежд — пью жадно воздух новый:
Он мне родной!.. теперь твоя душа,
О мой отец, утешится, и в гробе
Опальные возрадуются кости!
Блеснул опять наследственный наш меч,
Сей славный меч, гроза Казани темной,
Сей добрый меч, слуга царей
московских!
В своем пиру теперь он загуляет
За своего надёжу-государя!..
В нем объявляется (Полн. собр. зак., № 607, 6 августа 1675 года): «Стольникам, и стряпчим, и дворянам
московским, и жильцам указал великий
государь свой государев указ сказать, — чтоб они иноземских немецких и иных извычаев не перенимали, волосов у себя на голове не постригали, також и платья, кафтанов и шапок с иноземских образцов не носили и людем своим потому ж носить не велели.
В «Уложении» есть, правда, статья, говорящая, что «кому случится ехать из
Московского государства, для торгового промыслу или иного для какого своего дела, в иное государство, которое государство с
Московским государством мирно, — и тому на Москве бити челом
государю, а в городех воеводам о проезжей грамоте, а без проезжей грамоты ему не ездити.
Он говорит, что «политическая система
государей московских заслуживала удивление своею мудростию, имея целию одно благоденствие народа», и что «народ, избавленный князьями
московскими от бедствий внутреннего междоусобия и внешнего ига, не жалел о своих древних вечах и сановниках; довольный действием, не спорил о правах.
А который бы человек, князь или боярин, или кто-нибудь, сам или сына, или брата своего послал для какого-нибудь дела в иное государство, без ведомости, не бив челом
государю, и такому б человеку за такое дело поставлено было в измену, и вотчины, и поместья, и животы взяты б были на царя; и ежели б кто сам поехал, а после его осталися сродственники, и их пытали б, не ведали ли они мысли сродственника своего; или б кто послал сына, или брата, или племянника, и его потому ж пытали б, для чего он послал в иное государство, не напроваживаючи ль каких воинских людей на
московское государство, хотя государством завладети, или для какого иного воровского умышления по чьему научению, и пытав того таким же обычаем» (41 стр.).
Князь
московский ответствовал: «
Государь милует, но не приемлет условий».
Вспомните, когда он был мирным гостем посреди вас; вспомните, как вы удивлялись его величию, когда он, окруженный своими вельможами, шел по стогнам Новаграда в дом Ярославов; вспомните, с каким благоволением, с какою мудростию он беседовал с вашими боярами о древностях новогородских, сидя на поставленном для него троне близ места Рюрикова, откуда взор его обнимал все концы града и веселью окрестности; вспомните, как вы единодушно восклицали: «Да здравствует князь
московский, великий и мудрый!» Такому ли
государю не славно повиноваться, и для того единственно, чтобы вместе с ним совершенно освободить Россию от ига варваров?
«
Государь Новаграда!» — сказал он, и все бояре
московские радостно воскликнули: «Да здравствует великий князь всея России и Новаграда!..» — «
Государь! — продолжал старец.
Я даже, милостивый
государь, имею несколько собственноручных писем от князя Дмитрия Владимирыча [Князь Дмитрий Владимирыч — Голицын (1771—1844), бывший
московским военным генерал-губернатором с 1820 по 1844 год.], бывшего
московского генерал-губернатора, удостоился потом чести быть лично с ними знакомым и пользовался их покровительством.
— Мы,
государь мой, не Москве, а Господу Богу работаем, — с важностью сказала Манефа. — Не человеческой хвалы, спасения душ наших взыскуем. Не остуды
московских тузов страшимся, а вечного от Господа осуждения… Вот что скажи на Москве, Василий Борисыч!
По ходатайству высокопреосвященного Филарета, митрополита
Московского, в 1859 году
государь император разрешил восстановить Ивановский монастырь.
— Настало время управиться с Иоанном! Он не
государь, а лиходей наш. Великий Новгород сам себе властелин, а не отчизна его. Казимир польский возьмет нашу сторону и не даст нас в обиду, митрополит же киевский, а не
московский, даст архиепископа святой Софии, верного за нас богомольца.
Это была тверская дружина, которую князь Михайло Холмский (родственник
московского воеводы, служебного князя Данилы Дмитриевича), один из вернейших слуг своего
государя, почти неволею набрал и отрядил сюда.
— Вот что. Пошли тотчас с моим гонцом князя Холмского в Тверь и вели ему скорее, именем твоим, отпереть ворота городские великому князю
московскому Ивану Васильевичу и бить ему челом от тверчан как своему законному
государю.
—
Московская новость! По крайней мере, ее не знают при дворе моего
государя.
— Поздно, капитан, поздно… Мы уж и ждать перестали… Кажется, можно было бы почтить старика… Сам
государь почтил… И гостеприимство
московское следовало бы помнить.
В начале этого сочинения знаменитый изгнанник говорит, что многие светлые мужи просили его убедительно объяснить им причины странной перемены в
государе московском царе Иоанне, ознаменовавшем себя в юности доброю славою, а в старости покрывшем себя бесславием. Долго отвечал он одним молчанием и тяжкими вздохами, наконец, убежденный неотступными просьбами друзей, написал для них и для потомства эту историю.
Отведали крепкого меду софийского бояре
московские и, поглядывая издали на
государя, стали перекидываться словами, как вдруг опять, мрачнее грозовой тучи, поднялся с места Иоанн.
Но звание защитника церкви, — лежавшее по преемству, от святого Константина Великого, на греческих царях, — греки задумали передать торжественно и по всем правам
государю московскому.
Он был в запечатанном конверте, с собственноручною подписью
государя: «Хранить в Успенском соборе с государственными актами до востребования моего, а в случае моей кончины открыть
московскому епархиальному архиерею и
московскому генерал-губернатору в Успенском соборе прежде всякого другого действия».
Малюта в бессильной ярости заскрежетал зубами и, избегая валившей на пожар толпы народа, окольными путями, в сопровождении своего достойного сообщника, пошел в свои
московские хоромы, а оттуда тотчас же оба они уехали в Александровскую слободу, куда, как узнал Григорий Лукьянович, незадолго перед тем уехал и
государь.
Что я не трус, скажут тебе
государь московский и лучшие воеводы его.
— Настало время управиться с Иоанном! Он не
государь, а лиходей наш. Великий Новгород сам себе властелин, а не его вотчина. Казимир польский возьмет нашу сторону и не даст нас в обиду, митрополит же киевский, а не
московский, даст архиепископа святой Софии, верного за нас богомольца.
— «Осподарь всея земли русския и великий князь
московский, владимирский, псковский, болгарский, рязанский, воложский, ржевский, бельский, ростовский, ярославский, белозерский, удорский, обдорский, кондийский и иных земель отчин, и дедич, и наследник, и обладатель, Иоанн Васильевич, посылает отчине своей Великому Новгороду запрос с ближним боярином своим и великим воеводой, Федором Давыдовичем: что разумевает народ его отчины под имением
государя вместо господина, коим назвали его прибывшие от них послы архиепископские: сановник Назарий и дьяк веча Захарий?
— Скажи
государю Московскому, что вражда угасла в моем сердце, что не имею никакой тайной мысли о будущих завоеваниях, желаю его истинного братства и счастья Россия.
— «Осподарь всея земли русския и великий князь
московский, владимирский, псковский, болгарский, рязанский, воложский, ржевский, бельский, ростовский, ярославский, белозерский, удорский, обдорский, кондийский и иных земель отчин и дедич, и наследник, и обладатель, Иоанн Васильевич, посылает отчине своей Великому Новгороду запрос с ближним боярином своим и великим воеводою, Федором Давыдовичем: что разумевает народ его отчины под именем
государя вместо господина, коим назвали его прибывшие от них послы архиепископские: сановник Назарий и дьяк веча Захарий?
— Да благословит же Господь и чудотворцы
московские нашего великого
государя, — произнес он дрожащим голосом, — и продлит Всевышний без счета его царские дни… Войди в дом мой…
По слухам, циркулировавшим в народе, кроме набора служилых людей в какую-то особую царскую
московскую службу, присланный от
государя боярин принимал на ту же службу и охотников, не разбирая ни их происхождения, ни их прошлого.
По широкому ходу, между стеной дворян,
государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи
государя. Он понял только по тому, чтò он слышал, что
государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на
московское дворянство.
Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
После отъезда
государя из Москвы,
московская жизнь потекла прежним обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву.
Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то
государь, то Денисов, то
московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту.
В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали
московский восторг, известие о котором прибыло вместе с
государем в Петербург.
Но попы и
московские дьяки издавна славились своею искательностью, а есть еще народ, община, т. е. прихожане церкви Всемилостивого Спаса в Наливках. Тут свой толк и свой независимый разум. Они и сказались, только престранно: прихожане Спаса в Наливках в числе 42 «персон» подали от себя на высочайшее имя прошение, в котором молили: «повели, всемилостивый
государь, нашему приходскому попу Кирилле Федорову при оной нашей церкви служить по-прежнему, понеже он нам, приходским людям и вкладчикам, всем удобен».
Он не принял себе за образец испанских королей, которых еще с XV века православное духовенство ставило русским
государям в образец, достойный подражания [Так, в 1490 году Геннадий, архиепископ новгородский, знаменитый, впрочем, ревнитель просвещения, писал к
московскому митрополиту Зосиме по делу о новгородских еретиках: «А толко,
государь наш, сын твой князь великий, того не обыщет и тех не казнит, ино как ему с своей земли та соромота свести?
— Чтό ж, что смоляне предложили ополченцов госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство
Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность
государю императору другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры-грабители…